Очерки Чеченской смуты

Эксклюзивным документальным проектом мы постараемся  устранить белые пятна нашего недавнего прошлого, привлечь внимание читателей к историческим деятелям, информация о которых скудна и противоречива.

 

Проект открывается тематическим циклом «Очерки чеченской смуты», в котором мы будем исследовать события, произошедшие в Чечне в период с 1991-го по 2000-й годы. Опираясь на рассказы очевидцев, редкие документы того периода (рассекреченные телеграммы командования СКВО, аналитические записки членов правительства России и т. д.), мы постараемся пролить свет на многие тайны новейшей истории.
Впервые в Грозном я побывал в июне 1991 года. В качестве корреспондента центральной военной газеты «Красная звезда» я был приглашен на съезд народов Чечено-Ингушетии и поехал туда фирменным поездом «Терек». Весь путь от Беслана до Грозного простоял у открытого окна в коридоре купейного вагона, с интересом рассматривая местность вдоль железной дороги: изумительной красоты перелески, зеленеющие поля, луга с неглубокими балками. Живи среди такой красоты и радуйся! Но обстановка в республике была весьма неоднозначной.

Земля и кровь

В конце апреля 1991-го произошел конфликт между ингушами и казаками. В селении Карабулак зарезали атамана Сунженского отдела Терского казачьего войска Александра Подколзина. Народу на похороны пришло видимо-невидимо. Некоторые горячие головы, поминая атамана, предлагали безжалостно расправиться с семьей убийцы – ингушами. С каждым днем в станицах росла взаимная неприязнь ингушей и русских. Многие семьи казаков, не дожидаясь бойни, снимались с обжитых мест и уезжали на Дон, Кубань, Ставрополье. Так в Чечено-Ингушетии начинала набирать силу волна смуты (сродни цунами), третья по счету, на пути которой на этот раз руководство страны, к сожалению, не сумело поставить надежной преграды.
А первая волна межнациональной напряженности пришла сюда еще в 1958 году. О тех далеких событиях мне рассказал Николай Тимофеевич Коновалов – уроженец Ростовской области, детство которого прошло в Чечне. После того как в 1944 году чеченцев и ингушей депортировали в Казахстан, горские селения опустели, а земля, которая раньше давала неплохие урожаи, поросла бурьяном. Поэтому после окончания войны в эти места были направлены переселенцы из других краев и областей. Так в 1948 году в Предгорном районе Чечни появилась семья Коноваловых. «Тогда в Предгорный район, – вспоминал Николай Тимофеевич Коновалов, – входили селения Атаги, Чишки, Дачу-Борзой, который был переименован в Двуречье, поскольку там соединялись две реки, Аргун и Шароаргун, а на правом берегу Аргуна стоял Дуба-Юрт – его назвали Родниковое. У местной власти купили за 2200 рублей чеченский дом. Наша семья была из молокан – тех русских, которые не признавали икону, не хотели креститься, считая превыше всего духовный мир, не курили, не пьянствовали. Наши предки уважали землю, были трудолюбивы и миролюбивы…».
Молокане, приехавшие в горную Чечню из Ростовской области, прожили там, по словам Николая Тимофеевича, с 1949-го по 1957-й годы. Наладили быт, дома не закрывались, никаких заборов, о воровстве никто и не помышлял. В 1957-м в свои селения из депортации вернулись чеченцы. И если молодежь с любопытством посматривала на незнакомых русских, даже начинала заводить с ними дружбу, то старики, когда резали бычков, кровью мазали лоб детям, приговаривая: вот, мол, вернулись домой, а тут опять русские… Единственный район, который их не пустил, был Красноармейский, ныне Урус-Мартановский. Казаки вышли и сказали: хотите жить нормально – стройте село рядом. Дом через дом – жизни не будет, будет воровство, грабеж и разбой. И казаки, к сожалению, оказались правы. В течение 1957 года в селах, куда вернулись из Казахстана чеченцы, начали пропадать овцы, бычки. И пошло-поехало…
Не лучше обстояли дела и в Грозном, где в 1958-м вспыхнул русский бунт, и возмущенная толпа захватила здание областного комитета партии, телеграф, другие объекты жизнеобеспечения республики. А все началось с убийства русского парня. Молодой морячок, приехавший в Грозный на побывку, пошел с девушкой на танцы в Дом культуры химиков в районе Черноречья. Вдруг к девушке подошел чеченец и, взяв ее за руку, потащил за собой. Моряк остановил его, сказав: «Она со мной». Тогда чеченец пырнул его ножом в бок и скрылся.
Похороны моряка вылились в настоящий бунт русского населения Грозного. Гроб с телом покойного принесли к обкому партии на руках: там начался стихийный митинг, во время которого послышались призывы «разобраться» с чеченцами – руководителями республики. И разъяренная толпа ворвалась в обком партии, все круша на своем пути. Два дня это здание находилось в руках бесчинствующей толпы.

Разделяй и властвуй

Второй вал межнациональных распрей накатил на Чечено-Ингушетию в начале 1980-х годов. К тому времени Николай Тимофеевич Коновалов уже перебрался в Северную Осетию, где работал во Владикавказском сельхозинституте. «Помню, – рассказывал он, – тогда мы часто приезжали в Ассиновскую собирать орехи, кизил, ездили в те места на охоту. Но спустя некоторое время стали наблюдать другую картину. Приезжаем за орехами, старики уже смотрят косо. Как увидят осетинские номера на машинах, говорят: «Зачем приезжаете сюда, здесь наша земля». В печати с завидной периодичностью стали появляться статьи о реабилитации Ингушской республики, предоставлении ей суверенитета и так далее, политики начали разыгрывать так называемую «ингушскую карту», и в воздухе запахло сепаратизмом». После 1982 года ингуши и вовсе возненавидели всех русских и осетин. Во Владикавказском сельхозинституте, где работал Николай Коновалов, училось много ингушей, они дружили и с русскими, и с осетинами, много было смешанных браков между ингушами и осетинами. Эти семьи были вынуждены сниматься с родных мест и уезжать в глубь России. Как им было жить, когда между ингушами и осетинами появились распри? «Ингушей с осетинами кто-то намеренно стравил, причем стравил грамотно, – убежденно говорил Николай Тимофеевич. – Хотя, на мой взгляд, простой народ конфликтовать не хотел – что им делить?..».
В чем была суть «ингушской карты»? В древней, как мир, формуле: разделяй и властвуй. В то время в воздухе витала идея, что Пригородный район Северной Осетии – это исконно ингушская земля, которую надо вернуть ингушам. Этой идеи, к примеру, придерживался один из тогдашних лидеров ингушского народа Руслан Аушев. В марте 1991 года у меня с ним состоялась встреча в Назрани.
– Руслан, – спросил я у Аушева, – почему ингуши требуют отдать им Пригородный район Северной Осетии?
– Мы требуем не отдать, – ответил он, – а вернуть, потому что исторически эта территория принадлежит ингушскому народу.
– Но ведь до ингушей здесь проживали казаки, которые в начале двадцатых годов были репрессированы. Еще раньше – кабардинские племена. А до них, если верить преданиям, – аланы, то есть предки осетин. Видишь, сколько всего намешано. Так что сегодня сложно сказать, чьи тут земли.
– Это наша земля, – неожиданно жестким тоном сказал Аушев, – и мы сделаем все, чтобы ее вернуть.
Потом я не раз мысленно возвращался к этому разговору. Пытался понять, почему Аушев все мерил на свой аршин. И на свой ли? Неужели не осознавал: когда у лидеров пропадает желание искать компромиссы, тогда народ, как правило, берется за оружие?..

Двойная, а то и тройная игра…

Позицию, схожую с позицией Аушева, я замечал у многих делегатов съезда. Шла какая-то двойная игра. А может, и тройная. С одной стороны, партийные бонзы республики старались как бы не замечать, что сидят на пороховой бочке. И, пользуясь этим, местные жители скупали оружие. В центре Назрани располагались «калашниковские ряды», где можно было за определенную сумму приобрести пистолет или гранату, автомат или пулемет. С другой же стороны, они, номенклатурные работники, делая хорошую мину при плохой игре, пытались примирить народы республики, между которыми уже пробежала черная кошка…
Надо сказать, что на съезде высказывались здравые мысли о том, что нужно очень осторожно подходить к вопросам межнациональных отношений. Но в основном, конечно, звучали призывы к немедленному выходу из состава России, к изгнанию с земли вайнахов всех иноверцев. А руководители республики, словно набрав воды в рот, молчали, пытаясь не замечать надвигавшийся вал чеченских событий. Но скольким ни в чем не повинным парням и мирным жителям реверансы чиновников, их лицемерие и нежелание смотреть правде в глаза, их преступная близорукость стоили жизни!
…В ту первую поездку мне очень понравился Грозный – красивый и цветущий город, жители которого были радушны и приветливы. Вечерами над столицей Чечни висела какая-то необычная тишина. Но это затишье, увы, было перед бурей. Однако тогда, в июне 1991 года, если бы мне кто-то сказал, что не пройдет и полгода, как здесь все станет с ног на голову, я бы рассмеялся ему в лицо. Но – увы… 
Николай АСТАШКИН

Оставьте комментарий