О том как заместитель начальника ГУФСИН по Ростовской области Дмитрий Молоков перепутал Ростовскую область с Самарской, я уже писал. Но что делать, если данный господин перестал дружить с законом? Уличать его в этом гласно. Для начала коснемся только правовой стороны. Федеральный закон говорит, где я должен отбывать заказное наказание. Либо по месту прописки либо по месту вынесения приговора. То есть, либо в Ростовской области либо в Краснодарском крае. Суд апелляционной инстанции решил, что этот выбор должен делать ГУФСИН Ростовской области. А ГУФСИН ыбрал… Оренбург, но для прикрытия в деле написали… Шахты.
С письменным предписанием в г. Шахты я и выехал в столыпинском вагоне с железнодорожного вокзала 22 апреля 2015 года. Но через двое с половиной суток оказался в Самаре. Здесь СИЗОшное начальство сделало вид, что дальнейший маршрут им неизвестен. Показали мне тюремное дело с переклеенным листом сопровождения. Заверили, что ждут указания, куда направить меня дальше. Не исключили то, что направят меня обратно в Ростов. А пока сказали, что на несколько дней будет задержка в СИЗО-1 города Самары. Знакомство с местной тюрьмой началось с обысковой комнаты. Два молодых лейтенанта стали рьяно копаться в моем тюремном скарбе. Ничего запрещенного не нашли. Отложили в сторону пластиковую посуду и толковый словарь русского языка Ожегова.
–А это зачем? – спрашиваю у них. – В пятое СИЗО вожу их с собой и вопросов никто не задавал, беспрепятственно пропускали и словарь, и посуду.
– Есть запрещающий закон на это, – сказал один из офицеров.
– Показать сможете? Глупо даже подумать, что законодатели могли до такого додуматься, чтобы запретить словарь русского языка. На вашем месте я бы в каждую камеру выдавал по такому самоучителю.
Ставлю им условие – не уйду из комнаты, пока не вернут книгу.
– Значит, в камеру сегодня не попадете, – угрожающе дали понять обыскники.
Когда всех развели по камерам, я еще более 2-х часов находился в душной прокуренной каморке. Разобраться с возникшим противостоянием пришел дежурный по СИЗО-1 в звании майора. Выслушав меня, он извинился за шмонщиков и лично принес изъятое.
Через 7 часов проверочно-издевательских действий в тюремной каморке я попал в пересылочную камеру 67а. Пока шел по переходам, обратил внимание на убогость данного учреждения. Везде сырость, вода под ногами. Кто сидит в полуподвальных камерах, все это ощущает на себе. Мне, можно сказать, повезло. В камере моего нахождения плесенью покрылся только один угол. Есть и положительные моменты этой убогости. Водили в душевую, где есть парилка. За три с половиной года отвел душу и помылся по-человечески.
Через 3 дня снова объявили на этап. Сказали час на сборы. В режиме тряски продержали 7 часов. Наконец-то вывели в обысковую комнату. Изъяли бритвенные станки, которые обещали отдать. Не отдали. После медосмотра, на котором я настоял согласно ст. 24 Федерального закона № 103-ФЗ, меня не решились этапировать в Оренбург, поскольку было давление 195/120. Хотя я был готов к этому испытанию, просил только дать мне медзаключение с указанием фамилии, взявшего на себя ответственность за мою отправку и безопасность. Таких лиц не нашлось. Меня снова вернули в камеру. За день до отправки написал заявление в Следственный управление по Самарской области Следственного комитета России, в котором указал на неправомерные действия ГУФСИНовских работников по моему перемещению по стране. А в порядке статьи 125 УПК РФ обратился с жалобой в Советский суд г. Самары. Просил остановить творящийся беспредел и умышленное неисполнение существующих российских законов. Руководство СИЗО-1 снова проигнорировало ст. 21 Федерального закона № 103-ФЗ: отказались сообщить исходящие номера отправленных выше названных документов. Можно полагать, что их просто уничтожили, как это часто бывает в подобных заведениях, когда дело касается их грязного мундира. За такие изуверские поступки есть соответствующая статья наказания. Ее давно пора реализовать. Тогда и словарь русского языка изымать в концлагерях не будут, а просто будут изучать для того, чтобы искоренить безграмотность сидящих.
