Апрельскую премьеру режиссера Николая Лебедева «Легенда № 17» ждет вся страна – столько интриги! А он уже отправился за новым сценарием…
Наш корреспондент застал режиссера перед его отъездом из столицы.
– Николай, вы отбываете в довольно длительную поездку, с чем она связана?
– Я начинаю заниматься новым проектом, и с одобрения продюсеров сейчас уезжаю для сбора материалов, придумывания и написания сценария. Пока не стану его называть, но скажу: это проект, о котором я мечтал всю жизнь, с раннего детства. Когда мне его предложили, я даже растерялся и немножко испугался, потому что, когда мечты начинают сбываться, это тоже бывает страшно. Но меня поддержали люди, которым я очень доверяю, и я решился – надо действовать! Я буду одним из сценаристов и, надеюсь, режиссером этого проекта.
– А по двум образованиям вы журналист и драматург, словесник всех родов. Пользуетесь устным народным творчеством – присказками, поговорками?
– Нет. А вот в работе над картиной «Легенда № 17» мы использовали поговорки нашего героя, Харламова. О них рассказала его сестра Татьяна Борисовна, и мы вставляли их в сценарий. Неназойливо, но они присутствуют в фильме.
– Пожалуйста, немного расскажите об этом фильме. Как вам удалось собрать столько костюмов тех лет?
– Мы их не собирали, а специально шили. Это большая сложная работа, которую проделали наши художники по костюмам Сергей Стручев и Мария Юреско. Вещи шили по выкройкам той поры, воссоздавали по фотографиям. Костюмов изготовили очень много, ведь задействовано актеров на несколько хоккейных команд.
– Почему профессиональных хоккеистов, задействованных в кинокартине, пришлось переучивать?..
– Потому что все изменилось – стиль игры, коньки, ботинки на них. На коньках советского образца нынешним хоккеистам трудно даже ездить, не то что играть, вот этому пришлось обучать, что называется, с нуля.
– Если представить ситуацию: лучшая современная хоккейная команда играет против команды Харламова, кто победит и получится ли вообще игра?
– Думаю, что игра получится, ведь в советской школе хоккея были мастера – большие, серьезные, яркие. Правила игры изменились, но профессионал может быстро их уловить и подстроится. И кто выиграл бы, я не знаю. Те, прежние, хоккеисты действительно были легендами, героями и делали удивительные вещи. Наверное, они бы и на старых коньках не выглядели слабей современных хоккеистов.
– А вот психологи ввели термин «недомужчины». В вашем представлении это кто?
– Я не люблю такие определения, не люблю, когда людей унижают подобными дефинициями. Это какое-то извращение психологов. Нельзя относиться к людям как к «недо», и формулировать абстрактно. Возможно, тот, кого сейчас назвали «недо», в следующую минуту окажется самым ярким, самым сильным, самым талантливым.
– Известно, что даже в период безденежья вы отказываетесь от сценариев, которые не смогли полюбить…
– Это не принцип, а естественная форма существования. Когда ты рассказываешь историю с экрана, ты тратишь на это время зрителей, полтора-два часа, и свое время – а это годы жизни. И поэтому ты должен рассказывать истории, которые тебя по-настоящему волнуют, которые ты любишь всей душой. Без любви, без страсти, без эмоции не получится живого рассказа. И даже когда нелюбимый проект сулит материальную выгоду, в результате он все равно обернется поражением. Потому никакого геройства в том, чтобы отказаться от чуждой тебе истории, нет, – это совершенно естественный поступок.
– То есть, ваш девиз: каждый раз как первый раз?
– Абсолютно. Каждый раз – новая любовь. На самом деле очень сложно полюбить проект, это одна из самых сложных режиссерских задач, по крайней мере, моих личных – полюбить. Проект может нравиться, но любви нет. И тогда ничего не получается. А когда влюбляешься в историю, в персонажей, в их конфликт, который наверняка существовал где-то глубоко в тебе самом, тогда выходит что-то настоящее. И даже если результат не получается в полной мере, понимаешь, что был честен, и это главное.
– Интересно, у вас много режиссеров-единомышленников по такому аспекту?..
– Мне повезло однажды столкнуться со Стивеном Спилбергом. Его рисуют жестким расчетливым человеком, бизнесменом, дельцом. Но я поглядел в его глаза – такие пронзительные, страдающие, – и понял, что, на самом деле, он пропускает через себя каждую свою картину, чувствует каждую эмоцию своих историй, сполна проживает ее. Поэтому его фильмы получаются такие пронзительные, и на них откликаются зрители всего мира. В этих фильмах, конечно, присутствует сногсшибательный профессионализм, и коммерческий расчет, но при этом есть в них человеческая страсть, идущая изнутри души художника, которую нельзя сымитировать. Он живет болью и радостью героев своих картин.
– Как-то вы сказали, что люди лишены ощущения чужой боли. Это признак нашего времени?
– Не все люди этого лишены, но такие есть – вот что я могу сказать. Это горько. Сострадание – одно из исконных человеческих качеств. Если его нет, то непонятно, зачем жить. Если ты не чувствуешь цвет, вкус, эмоции в воздухе, не чувствуешь человека, который находится рядом с тобой, не можешь ощутить его радость и боль, поддержать его и помочь ему, то ради чего ты живешь? Даже животные ощущают чужую боль, я надеюсь, что человек может быть хотя бы не хуже их.
– Вас не смущает, что мы питаемся животными, вы не вегетарианец?
– С питанием – это другая история. Не могу сказать, что я кровожадный человек, на охоту я не хожу. Но не вегетарианец.
– Чем любите полакомиться?
– Я обожаю блины, ем их весь год. Сам их жарить не умею так вкусно, как жена. Люблю, чтоб как в детстве, как мама, Елена Алексеевна, готовила, – блины с маслом и сахаром, и молоком запиваю – вку-у-сно!
– А домашние питомцы у вас есть?
– Йоркширский той-терьер Сара, ее назвали в честь персонажа мультсериала «Земля до начала времен». Там есть такой хулиганистый динозаврик, которого мы полюбили. Наша Сара – маленькая собачонка, величиной чуть больше ладони, удивительное существо, как ребенок, который всегда тебе рад. На ее приобретении настояла дочь Настя, ей скоро исполнится 12 лет.
– У собачки кинематографическое имя!
– До нее у меня были собаки с кличками Спилберг и Мэрилин.
– Кино во всем! Николай, а в вашем роду еще кинематографисты были, вы интересовались своей родословной?
– Интересовался, но, к сожалению, Великая Отечественная война выбила весь мой род. Отец был ребенком, когда началась война, он не успел узнать подробности генеалогического древа. Его отец и старший брат, которому было всего-то 19 лет, погибли на войне. Бабушка сумела сохранить отдельные документы, они сейчас находятся у меня. Мои предки жили в Спасске, под Рязанью, были почетными жителями города, из интеллигенции – в основном, врачи, а совсем недавно я узнал, что в роду были и священники. Отец искал всю жизнь, а теперь я ищу могилу дяди, погибшего под Веной, в местечке Лаксенбург. Отыскал карту с местом его захоронения в 1945 году, но после было перезахоронение. Надеюсь, все-таки смогу довести до конца этот поиск.