История одной фотографии

В книге «Моя война» генерала Геннадия Трошева есть снимок, который открывает вкладку фотографий. Под ним стоит подпись: «Первый снимок на войне. Грозненский стадион «Терек», январь 1995 г.». Кто же автор снимка? Оказывается, в разгар штурма Грозного в январе 1995 года генерала Трошева сфотографировал корреспондент газеты «Военный вестник юга России» майор Александр Толмачев. Александр Михайлович — человек удивительной судьбы. Познакомился я с ним году этак в 1992-м, когда он, будучи капитаном, прибыл по замене из Западной группы войск в Ростов-на-Дону. Зашел в корпункт «Красной звезды» и передал привет от Сергея Попова, нашего посткора по ЗГВ. Так и завязалась с тех пор наша дружба.

А теперь о снимке генерала Трошева на грозненском стадионе «Терек», с которым связана целая история.

Вот как ее рассказал сам Александр Толмачев:

— На одной из редакционных летучек в газете СКВО «Военный вестник юга России» мы обсуждали материалы, присланные военными журналистами из района боевых действий. В этих заметках и репортажах вместо реальных фамилий офицеров и солдат стояли всего лишь буквы. Например: «Взвод старшего лейтенанта П., умело действуя в бою, уничтожил десять боевиков». Или: «Пулеметчик рядовой М., проявив мужество, выполнил поставленную задачу». Меня это возмутило. «Почему, — спрашиваю, — не пишутся фамилии людей?» На что получил ответ: «Люди, боясь мести боевиков, отказываются называть свои фамилии».

Я этому, естественно, не поверил. Потому что знал: некоторые корреспонденты в Чечню не доезжали, а байки собирали в Моздоке, где находился штаб ОГВ. И информация для материалов бралась здесь же, в разговорах с офицерами. Тогда же, на летучке, я попросил ответственного редактора газеты направить меня в Грозный, в чем мне было категорически отказано. Но, зная мой настойчивый характер, полковник Валерий Петрович Бунин принял, что называется, соломоново решение. «Ладно, оформляй командировку, — сказал он. — Но только во Владикавказ». «Хорошо», — говорю, а сам уже придумал план. После разговора с редактором я зашел к Лидии Ивановне Куделиной, которая в редакции вела делопроизводство, и попросил ее выписать мне командировочное предписание во Владикавказ, Назрань и Грозный. Перехватив ее вопросительный взгляд, сказал: «С редактором согласовано».

1 января 1995 года я прибыл во Владикавказ. И сразу же почувствовал запах войны. Все ходили с оружием, в камуфляжной форме, но без звездочек на погонах. Лица офицеров — суровы и озабочены. Я тоже был в полевой форме. В штабе 42-го армейского корпуса какой-то офицер из отдела воспитательной работы посоветовал, чтобы я снял с погон звездочки, на что я сказал: «Звездочки не сниму».

42-й АК в то время возглавлял генерал-майор Геннадий Николаевич Трошев, а начальником штаба у него был генерал-майор Евгений Константинович Скобелев. Когда я доложил ему, что мне необходимо попасть в Чечню, Скобелев сказал: «Завтра в Грозный идет наша колонна, и если комкор разрешит, то вы поедете в составе колонны». После чего начальник штаба завел меня к Трошеву, который обнадежил: «Я сам еду в Грозный и возьму тебя под свою ответственность». Я поблагодарил комкора, объяснил ему, почему хочу попасть в район боевых действий. «Да, — согласился Трошев, — туда никто из военных журналистов не ездил».

Ближе к вечеру меня пригласили в просторный кабинет в штабе корпуса, где были накрыты столы — закуски, спиртное. Когда зашел Трошев, Скобелев открыл мероприятие. В общем, отмечали сразу и Новый год, и проводы на войну. И тут раздается телефонный звонок. Трошев, сняв трубку, стал наливаться краской. «Как нет снарядов? — раздраженно бросил он в трубку. — Да быть такого не может! Где полковник Волков? Нет его?.. Как уехал домой?..»

Постучав по рычагу телефона, Трошев попросил телефонистку немедленно соединить его с квартирой начальника службы ракетно-артиллерийского вооружения (РАВ) 42-го АК полковника Александра Сергеевича Волкова. Сняв трубку, Волков сообщил, что только-только переступил порог квартиры. «Срочно прибудь в штаб, — приказал ему Трошев. — В Грозном артиллеристам нечем стрелять по квадратам…». Буквально минут через двадцать появляется Волков — бравый полковник в камуфляже, насквозь пропахший фронтовой гарью.

Полковник Волков по телефону связался с артиллеристами и выяснил, что снаряды, оказывается, у них имеются. Но бьют эти снаряды, к сожалению, не в цель, а со значительным перелетом. Выругавшись, полковник сказал: «Да это же элементарно устраняется. Увеличьте на орудии угол прицеливания — и перелета не будет…». Трошеву Волков доложил, что снарядов у артиллеристов достаточное количество:i «Просто сначала завезли боеприпасы одного типа, а теперь — другого». Через некоторое время Волков снова позвонил артиллеристам, и те сказали, что снаряды точно ложатся в цель. Тогда-то я понял, что полковник Волков — настоящий профессионал.

Когда Волков поостыл от разговора с артиллеристами, Скобелев стал его знакомить с вновь прибывшими офицерами. Дошла очередь и до меня. Волков, узнав, что я журналист, опять вспылил: «А что эти журналисты делают здесь, в тылу?! Им надо быть там, на передовой, писать о том, что происходит в Грозном!» И тут уж я не сдержался: «Завтра я еду в колонне в Чечню, — говорю. — Если вы тоже едете в Грозный, то могу поехать с вами». – «Да, я еду в Грозный и посмотрю, каким вы там окажетесь героем!..» На этом наш разговор с ним закончился.

В ту ночь мы практически не спали. Минут за пятнадцать до отправления колонны генерал Скобелев мне сказал: «Александр, пойдем, я тебя проинструктирую». Заходим в его кабинет. Генерал достает из шкафа огромный вещмешок, куда начинает складывать бутылки водки: «Это тебе на завтрак, это — на обед, это — на ужин». «Товарищ генерал, — говорю, — я же не употребляю спиртного». «На войне надо употреблять, — урезонивает он. — Хотя бы ради профилактики той же желтухи». Потом Скобелев проинструктировал, как необходимо действовать в полевых условиях, как вести себя в боевой обстановке. Я видел, что Евгений Константинович очень волнуется за меня — человека, который впервые ехал на войну. В конце инструктажа он сказал: «Александр, обязательно получи оружие», но я этого не сделал. Почему? Во-первых, не знал всей серьезности обстановки в Грозном, а во-вторых, полагал, что при таком надежном прикрытии войск мне, журналисту, ничего не грозит.

На рассвете 2 января 1995 года наша колонна двинулась в Чечню. Мне отвели место в бронетранспортере, в котором, честно говоря, я оказался впервые в жизни – служил-то я всегда в авиации. Оказавшись внутри боевой машины, я сразу стал прикидывать, в какой люк выскакивать, если БТР подобьют из гранатомета. Рядом со мной ехал старший лейтенант-пехотинец, по-видимому, командир взвода, у которого я поинтересовался: «А как, в случае чего, открывать эти люки?». Старлей, немного смутившись, огорошил меня: «А фиг его знает: сам в БТРе сижу впервые». Один из бойцов, заслышав наш разговор, улыбнулся. «Не переживайте, — успокоил он, — если что, откроем…».

Как только проехали Ингушетию, колонна сразу же свернула с асфальта и двинулась по невспаханной целине. БТР, в котором я ехал, тотчас сломался. Мне пришлось пересесть в машину к разведчикам. Будка, где мы находились, была укреплена на шасси автомобиля ГАЗ-66, который пробивался сквозь эту непролазную грязь, как путник через джунгли. Офицеры-разведчики, играя в карты, с удивлением посматривали в мою сторону. «Товарищ майор, — спросил один из них, — вы так экипированы, будто на прогулке. Где ваше оружие?». Показал ручку и блокнот: «Я — журналист».

Между нами завязалась теплая беседа, в процессе которой командир группы вытащил из разгрузки гранату и сказал: «Возьмите на всякий случай…». С ней я и проходил все время, пока находился в районе боевых действий. По ходу движения колонна то и дело останавливалась, и я имел возможность выйти из будки и собственными ногами ощутить вязкую грязь, в плену у которой мы все оказались. Наблюдая, как бронемашины и автомобили, преодолевая это месиво, двигались вперед, я в полной мере ощутил гордость за нашу военную технику. Не зря, видимо, говорят: танки грязи не боятся…

Через несколько часов прибыли в тыловой район группировки «Запад». Отсюда уже был виден Грозный. Я стал с жадностью всматриваться в очертания города — во многих районах чеченской столицы полыхали пожары. Обостренный слух уловил отдаленный гул канонады. В горле запершило от гари, которую сюда, по-видимому, принес ветер войны. Сразу же вспомнился полковник Волков, весь пропахший гарью. Здесь же, в тыловом районе, я увидел первых раненых, убитых. Зашел в полевой госпиталь, посмотрел, как работают военные медики. Повсюду непролазная грязь, а тут — идеальная чистота. Врачи — в белых халатах. И везде — кровь…

Обстановка в тыловом районе вполне боевая. То и дело прилетают вертолеты Ми-8 и садятся прямо в эту жижу. Пока идет погрузка раненых и тел погибших, летчики уточняют задачи. Лица озабоченные, в руках автоматы. В общем, на войне как на войне! И тут же идет обучение военному делу новичков, только что прибывших в район боевых действий. Какой-то старший лейтенант, построив взвод, спрашивает: «Все стреляли из автомата?». Бойцы отвечают: «Нет, не все». — «А гранаты все бросали?» — «Не все». Новичков отводят на огневой рубеж, где они отрабатывают навыки в стрельбе, бросают гранаты. Мне и самому в тот день пришлось пройти «курс молодого бойца» — на огневом рубеже бросил три гранаты. 

Я, конечно, не ожидал увидеть такую картину. Думал, что войска из округов прибывают в Чечню все-таки более подготовленными. На самом деле это было не так.

Из тылового района двинулись в Грозный. Я опять находился в головном бронетранспортере с генералом Трошевым, который, как потом напишут журналисты, все это время вел дневник (скорее всего, комкор просто делал записи в рабочей тетради).

На въезде в Грозный путь колонне преградил шлагбаум. После того как нас пропустили, колонна въехала Грозный, сосредоточившись в парке имени Ленина, что находился в западной части города. Прибывшие офицеры во главе с генералом Трошевым направились в подвал ресторана «Терек», где располагался штаб группировки «Запад». Спустившись в подвал, мы тотчас же оказались в обстановке, напомнившей картины фронтовой жизни — полумрак, суровые лица офицеров, на столах карты, то и дело трещат полевые телефоны. В общем, передний край штурма Грозного жил своей фронтовой жизнью…

В центре подвального помещения находилась группа офицеров во главе с генералом Бабичевым, которому Трошев доложил о прибытии колонны. Генералы обнялись. Трошев сказал, что приехал проинспектировать подчиненные ему войска, поговорить с людьми, выслушать их просьбы. Вообще, генерал Трошев, по сравнению с другими военачальниками, выглядел намного человечнее, откликался на любую просьбу подчиненных, пытаясь помочь тем, кто в этом нуждался. Переговорив с Бабичевым, Геннадий Николаевич стал знакомить его с прибывшими офицерами. Когда очередь дошла до меня, Трошев сказал: «А это военный журналист». Я представился: «Майор Толмачев». Бабичев, смерив меня взглядом, спросил: «Майор, а где твое оружие?» Я достал авторучку и блокнот: «Вот мое главное оружие». «Это не оружие, — недовольно сказал генерал. — Вы не на прогулку приехали — здесь война». — «Я уже в этом убедился, товарищ генерал». — «В таком случае, получите автомат». — «Товарищ генерал, у меня есть граната», — и вытащил из кармана бушлата гранату (без запала), которую мне дали разведчики. «А где запал?» — спросил Бабичев. Запал я достал из другого кармана. «Так дело не пойдет, — заключил генерал. — Немедленно вверните запал в корпус гранаты». Я тотчас выполнил требование командующего группировкой. Так я с этой гранатой и проходил по Грозному во время той командировки.

В подвале я сидеть не собирался, поэтому, подойдя к Трошеву, сказал: «Товарищ генерал, мне нужно побывать в штурмовых отрядах, поговорить с людьми». Трошев, подозвав какого-то подполковника, сказал ему: «Журналиста Толмачева никуда не пускать. Голову сниму, если что с ним случится». Но в плотном кольце опеки я пробыл недолго.

Подполковник передал меня «с рук на руки» командиру разведроты. Капитан завел меня в кунг и сказал: «Свои вещи можете оставить здесь». «Мне бы встретиться с людьми, взять свежую информацию», — попросил я офицера. «Знаете, — предложил капитан, — тут неподалеку располагаются десантники. Командир артиллерийской батареи — мой друг. Давайте его проведаем». Я согласился.

Мы обогнули стадион «Терек», где располагался КП 58-й армии, и углубились в жилые кварталы города. Вскоре приблизились к самоходным установкам, которые десантники называют почему-то «нюрками». У одной из них дежурил солдат с автоматом. «Слышь, боец, — спросил его капитан, — а где мой друг — капитан такой-то?» — «В штабе». — «В каком штабе?» — «В нашем штабе». — «Ну, тогда отведи нас туда».

Штаб самоходной артиллерийской батареи находился буквально в двух шагах от этих «нюрок». Он представлял собой обыкновенную яму, сверху накрытую брезентом. Когда капитан-разведчик спустился в нее, оттуда донеслось громогласное приветствие: «Здорово, братан!». После чего спустился в эту яму и я. Первое, что бросилось в глаза, — ковры, устилавшие пол. На них повсюду валялись пустые бутылки из-под водки. Посредине ямы стоял кухонный стол, на котором находился полевой телефон. Рядом со столом — небольшой диванчик, где комбат отдыхал в редкие минуты затишья. А о том, что комбат спал редко, свидетельствовали его глаза, красные от бессонницы.

«Ну, что, мужики, — предложил комбат, — по пять капель за встречу?» Мы выпили. «Скажу честно, — признался офицер. — Мне страшно на этой войне. Ночью не могу заснуть. Оттого и пью водку, а хмель не берет». Мы просидели у комбата долго. Бойцу, охранявшему штаб, капитан время от времени приказывал: «Три залпа — огонь!» Боец палкой стучал по броне самоходных установок и передавал артиллеристам приказ комбата. Округу оглушали выстрелы «нюрок».

И капитан-артиллерист, выпив очередные «пять капель», рассказал о «наболевшем». «Наш полк, — говорил он, — сейчас ведет бой на железнодорожном вокзале. Ночью убили начальника штаба полка — моего соседа по дому. А ведь такое может случиться с каждым из нас. Не представляю, как это переживут родные и близкие…».

И тут раздается треск полевого телефона. Комбат снимает трубку: «Капитан такой-то слушает» — «Кто сейчас стрелял?» — «Мои стреляли». — «Да тот квадрат уже наши разведчики заняли!» — «Но мне команду «Отбой» никто не давал. У меня приказ: по квадрату вести огонь с такой-то периодичностью. Я что-то нарушаю?». — «Приказываю: стрельбу прекратить!..» — «Вас понял…».

Пробыв еще несколько минут в гостях у этого измученного войной и бессонными ночами комбата, мы выбрались на поверхность земли и стали обдумывать план наших дальнейших действий.

И тут меня осенило: «А не пробраться ли нам на железнодорожный вокзал, где сейчас идет бой? Ведь именно там, в центре событий, место военного журналиста». Хотя, не скрою, была и другая причина. Накануне командировки в Чечню мой коллега Сергей Морозов, ныне покойный, попросил: «Мои родители жили в Грозном напротив вокзала. Если будешь в том районе, посмотри, цел ли этот дом?». Морозов назвал улицу и номер дома. Я ответил: «Сережа, не обещаю, но постараюсь». Поэтому сопровождавшему меня капитану сказал: «Мне необходимо пробраться на вокзал». Немного подумав, офицер ответил: «Что-нибудь придумаем».

Мы прибыли в штаб группировки «Запад», где повстречали подполковника Глеба Борисовича Юрченко — командира того самого парашютно-десантного полка, который в настоящий момент удерживал железнодорожный вокзал. Представившись, я попросил офицера: «Мне необходимо попасть на вокзал». Подполковник, посмотрев на меня с удивлением, ответил: «Майор, ты в своем уме? Ты хоть знаешь, что там творится?» «Нет, не знаю, — говорю. — Поэтому и хочу туда попасть, чтобы написать репортаж. Я ведь приехал в Грозный не в штабе отсиживаться». «Хорошо, поговорим после совещания», — пообещал Юрченко.

После совещания подполковник Юрченко нашел меня и спросил, где я остановился. «К вечеру пришлю за вами людей», — закончил он разговор. Но в назначенное время десантники не прибыли, потому что, как мне передали, в район вокзала шел ожесточенный бой, и туда было невозможно попасть. И я стал искать пути, как попасть на железнодорожный вокзал…

…Здесь я опускаю некоторые детали того, как Александр Михайлович искал «провожатого» по улицам Грозного. Скажу только, что «проводить» военного журналиста до железнодорожного вокзала согласился прапорщик по имени Владимир, которого Толмачев именовал не иначе как «дядя Володя»…

Итак, продолжаем рассказ Александра Толмачева:

— Первое, что нам попалось по дороге, — высотное здание, объятое пламенем. Я тотчас стукнул «дядю Володю» ногой в плечо: тягач остановился, и я стал фотографировать. Помню, на здании была надпись: «Добро пожаловать». Мысленно я добавил: «В ад». Смотрю, с левого края дом штурмуют какие-то бойцы. И вдруг из окна здания выбрасывается белый флаг. Тягач, плавно тронувшись с места, устремляется вперед. Прапорщик тянет меня за ногу, кричит: «Майор, прыгай в люк!» «Что случилось?», — спрашиваю. «По нам стреляют, — пояснил прапорщик. — Я слышу, как пули стучат по броне — можешь погибнуть». Махнув рукой, я сказал: «Чему быть, того не миновать».

Спустя некоторое время мы въехали на привокзальную площадь. Перед нами открылась такая картина. Здание вокзала объято дымом. Перед зданием — горы трупов. Спрашиваю у прапорщика: «Что будем делать?». «Не знаю», — отвечает он.

Решили двигаться к зданию вокзала. Но не к центральному входу, а к боковому — тому, что слева. Подъехали. Выбрались из тягача и побежали к входу. Заскочив в помещение, мы тотчас же нарвались на отборный мат офицера-десантника. Немного остыв, он спросил: «Как вы сюда добрались?». «Да, нормально», — сказал я, после чего из уст офицера снова послышался отборный мат. «Ладно, — успокоившись, сказал десантник, — идите за мной».

В центре зала, вокруг огромного стола, замерла толпа десантников — человек пятьдесят. Лица у всех суровые, мрачные. Спрашиваю у одного из десантников: «Где командир?» Мне протягивают кружку с водкой: «У нас убили начальника штаба». Мы постояли, выпили, поговорили. Потом меня подвели к подполковнику Глебу Юрченко, исполнявшему обязанности командира парашютно-десантного полка. «Прислать людей не смог, — извиняется Юрченко. — Сам видишь, какая обстановка». «Я не в обиде», — отвечаю. После чего мы поднялись с ним на второй этаж, где расположились в отдельном кабинете.

«Что за обстановка?», — интересуюсь у Юрченко, который в сердцах отвечает: «Такого бардака я еще не видел! Непонятно, кто такие дурацкие команды отдает!». Как сказал Юрченко, десантники, окружив боевиков, стали их добивать. Но тут поступила команда: «Прекратить стрельбу и отойти к вокзалу». Там-то боевики, оправившись от поражения, и зажали десантников. Обида за наших политиков выплеснула эмоции офицера. Глеб Борисович, не стесняясь в выражениях, клял почем зря и Ельцина, и Грачева, и многих других генералов, которые развязали эту войну, а теперь, не желая нести ответственность за свои промахи, подставляли солдат и офицеров, которые своими жизнями защищали интересы России. «Мы можем за неделю очистить Грозный от боевиков, — говорил Юрченко. — Но нам не дают этого сделать. За неделю боев полк потерял немало людей — кроме начальника штаба, десятки солдат и офицеров. Как я буду смотреть в глаза их родным и близким?»

Всю ночь я провел на вокзале. В темноте боевики не решались вести активные боевые действия. Наутро десантники показали мне дом, в котором до войны жили родители моего коллеги Сергея Морозова — дом, в принципе, был цел. После чего с «дядей Володей» мы двинулись в обратный путь. Та давняя встреча с подполковником Юрченко запомнилась мне надолго. Вскоре я с радостью узнал, что за те бои на железнодорожном вокзале Глебу Борисовичу Юрченко присвоено звание Героя России…

— На стадионе «Терек», — продолжал свой рассказ Александр Толмачев, — я подошел к генералу Трошеву, который о чем-то разговаривал с офицерами. Увидев меня, Трошев осекся на полуслове. Затем разразился трехэтажным матом. Наконец, успокоившись, крепко обнял, приговаривая: «Саша, ты живой?..» «Да, — говорю, — живой». «А мне сказали, ты погиб», — воскликнул Трошев

Оказывается, в те дни в столице Чечни, кроме меня, находился еще журналист — псковский телеоператор Валентин Янус, снимавший фильм о воинах 76-й дивизии ВДВ. В сопровождении майора-десантника Александра Осадчего Янус направился в район «дворца Дудаева», где вскоре погиб от пули снайпера (убит был и майор Осадчий). По войскам сразу же разнесся слух, что «грохнули» майора Толмачева, так как других журналистов в Грозном не было. Вскоре об этом узнал и генерал Трошев, взявший меня в Чечню под свою ответственность.

И вот неожиданная встреча на стадионе «Терек». Трошев не мог скрыть своей радости. Потом он стал рассказывать о себе. «Саша, — говорил Геннадий Николаевич, — а ты знаешь, что я родился в Грозном, в детстве играл в футбол на этом стадионе?» Я, естественно, не знал таких подробностей из жизни боевого генерала. Поэтому, достав фотоаппарат «Зенит», сказал: «В таком случае, товарищ генерал, разрешите запечатлеть вас для истории». «Не возражаю», — засмеялся комкор. Я поставил Трошева спиной к центральной трибуне, у него в руках был автомат. Потом этот снимок был напечатан во многих изданиях. Под фотографией написал всего лишь одну фразу: «Я впервые видел на войне генерала с автоматом». Этот же снимок я увидел и в книге Геннадия Трошева «Моя война», но с другим текстом: «Первый снимок на войне. Грозненский стадион «Терек», январь 1995 г.»…

Постскриптум. Сегодня исполняется ровно восемь лет, как ветеран боевых действий подполковник в отставке Александр Михайлович Толмачев отбывает наказание в колонии строгого режима (в Оренбургской области) за то, чего не совершал. Многих из тех, кто посадил его «на нары», Бог уже наказал — они ушли в мир иной. Александр Михайлович, с которым я держу постоянную связь, чувствует себя удовлетворительно, он с нетерпением ждет того дня, когда выйдет на свободу (ровно через год!), чтобы снова вступить в борьбе с беззаконием и коррупцией. Такой уж у него характер…

Полковник в отставке Николай Асташкин

На снимке: генерал Геннадий Трошев на грозненском стадионе «Терек»

Фото Александра Толмачева