Мои критические материалы: «У нас в тюрьме все модно» и «Дед Мороз тюрьму проигнорировал» появились на сайте информационно-правового центра Александра Толмачева 10.01.2014 г. Через 5 дней нагрянула комиссия из главного управления ФСИН России по Ростовской области.
В СИЗО-1 ждали самого начальника генерал-майора Сергея Смирнова. Но приехал его заместитель подполковник Дмитрий Молоков. В камеру № 90 спец блока группа из восьми человек вошла где-то в 16 часов. Они сразу бросились смотреть постельные принадлежности. Удручающий вид матрасов их расстроил. Затем гуфсиновские гости для меня Америку открыли. Оказывается постельное белье – простыни и наволочки меняются при каждом посещении тюремной бани. Записали в свои блокноты, что в СИЗО-1 такие привилегии для арестантов отсутствуют. Сказал им честно, что за два года нахождения в следственных изоляторах ни разу не предложили такой сервис. Весь скарб стирается в камерах и обновляется за счет бюджета родных и близких. Обещали исправить порочную практику. Поверил. Но даже спустя два дня собранное постельное белье так и осталось лежать в камере. Видимо «обменник» забарахлил или еще чистое белье в СИЗО не подвезли. Пришлось снова поработать прачкой. Двое суток в камерной сушке постиранного, и вы снова в чистой постели спите. Делать мне это не зазорно. Наоборот время пленения быстрее проходит, когда чем-то занят. Убогий вид моего камерного жилища в спец блоке, несоответствия квадратных метров на человека их не интересовало. Не интересовал комиссию и тяжело больной сахарным диабетом сокамерник – Андрей Галушкин. То, что у него из всего постельного белья одна простынь в наличии тоже прошло без особого внимания. Как я уже писал, парня с острым приступом выше названной болезни через два дня увезли в тюремную больницу. Хотя он надеялся, что после жалобы на ухудшение здоровья, его госпитализируют сразу. Мне сказал, что с трудом держался на ногах, когда общался с членами комиссии (см. материал «Глюкометр сдох»).
Дальнейшее мое общение с членами комиссии из Главка продолжилось вне стен камеры № 90. Вначале разговор пошел в форме допроса. Первым, кто заверил меня, что разберется с серьезными нарушениями прав человека в СИЗО-1, был Виктор Надтока – старший оперуполномоченный по особо важным делам управления собственной безопасности ГУФСИН по Ростовской области. Согласитесь, серьезная должность. Пытаюсь узнать звание. Оказывается, он еще стажер. С его слов, на присвоение первого офицерского звания документы уже ушли в Москву. Будущему новоиспеченному лейтенанту задаю вопрос: «Если факты подтвердятся, ваша должность позволяет наказывать старших офицеров из главка?». Стажер задумался: «Буду докладывать по команде, а там как решит начальство». Прошу разобраться с простейшим – моими семью письменными заявлениями на имя начальника СИЗО – майора Сергея Кручинина. Все допустимые законом сроки для ответов на них уже вышли. Стоявший у стенки один из заместителей Кручинина тут же нагло заявил, что от меня ничего не поступило в адрес администрации СИЗО-1. Резонный вопрос последовал от стажера: «Назовите фамилии тех, кому Вы отдавали заявления». Говорю, что надзиратели, собирающие от содержащихся под стражей правовую документацию, своих фамилий не называют, хотя их вычислить совсем не сложно, было бы желание и называю даты передачи своих заявлений. Говорю ему, что существующую проблему надо устранять. Тот согласился и спросил, как?
К примеру, советую проверяющему, все заявления на имя того же начальника СИЗО-1 Сергея Кручинина писать в 2-х экземплярах. На втором экземпляре должен расписаться и поставить свою фамилию охранник. До этого никто подобные отметки не делал, тем более не регистрировал заявления в журнале поступления жалоб от содержащихся под стражей. Получалось, что прохождение документа до адресата оставалось на совести принявшего его. Фамилии никто не называет, все держится в секрете. Считаю, что эти карательные службы пора давно рассекречивать. У каждого охранника на груди должен висеть жетон, где большими буквами выбиты фамилия, имя, отчество и должность. Во всех других силовых структурах давно это введено, а здесь умышленный пробел. Казалось бы, хорошее дело сделали, что ввели тюремным надзирателям видео-регистраторы. Но они используют их только тогда, когда им выгодно. Сначала выведут заключенного из равновесия, а затем снимают его агрессивное поведение, пишут доклады о не надлежащем поведении преследуемого арестанта. Писать жалобы и опровержения по поводу зверства в тюрьмах бесполезно. Вся доказательная база преподносится в одностороннем порядке. Ни тем людям выдали технику. Видео регистраторами и диктофонами надо снабжать заключенных, тогда порядка больше будет. Не обязательно, чтобы техника находилась постоянно в камере. Ее надо выдавать во время провокационных стычек. Надо, чтобы обоюдно велась съемка, а затем документально оформленный акт подписывался обеими сторонами и сдавался на хранение в спец часть СИЗО.
На законность установки в камере № 90, где я находился, круглосуточного видеонаблюдения, так никто мне и не ответил. Попытались снова упор сделать на то, что я сам согласился жить в таких условиях и расписался об этом в карточке учета. Требую ее показать. Рассказываю о том, что уже знакомился в присутствии подполковника Ненахова, заместителя начальника СИЗО. Выяснили, что вместо меня в той карточке кто-то поставил закорючки. Возглавляющий комиссию подполковник Дмитрий Молоков взял с полки мою арестантскую карточку, стал рассматривать ее со всех сторон. Мы правильно поняли друг друга. Карточку подменили – там опять же оказались не мои росписи. Кроме того, в карточке появился вчетверо сложенный стандартный лист. Догадался, что это акт, о котором заявлял до этого дежурный по СИЗО. Проверяющий дал его прочитать. В нем говорилось о том, что я отказался расписываться за полученные вещи и видеонаблюдение в камере. Липа полнейшая, причем составленная задним числом. По этому поводу не выдержал и высказался сам заместитель начальника ГУФСИН подполковник Молоков: «Судья по учетной карточке ее никто не брал с августа. На нее даже муха не садилась», – попытался пошутить офицер.
Еще мы с подполковником поговорили о кормежке заключенных. Хлеб, говорю, к примеру, через сутки покрывается плесенью. Есть невозможно. Первые и вторые блюда из той же серии. Процентов 70 заключенных не притрагиваются к вонючим помоям. Описывать в красках вкусовые качества еды, ее запах и влияние на организм человека не стал. Он сам об этом прекрасно знает, но ответ его на эту тему меня удивил. «Должен вам сказать, что посещение СИЗО-1 у меня начинается с кухни. Лично пробу пищи делаю. Хлеб у нас отменный, если он плесневеет через сутки, то магазинный еще быстрее портится. Есть его невозможно». Понравилось рассуждение подполковника и насчет утренних проверок спецназовцев в масках и при оружии. Оказывается, их специально выделили для моей охраны. Как он пояснил, в спец блоке сидят особо опасные преступники и не исключено нападение на меня с их стороны. Таким образом, ГУФСИНовское руководство обеспечивает мою безопасность, постоянно печется о сохранности моей личности. Только забыл офицер, что я этим уголовникам ничего плохого не сделал. И почему-то до выдворения меня в спец блок, когда я находился в камере №44, вопрос с охраной не поднимался. Хотя там угроза жизни в январе 2013 года была реальной. Меня пытались отравить. Выездная бригада медпомощи с трудом спасла мне жизнь. Я об этом писал раньше. Еще с руководителем поговорили о наведении порядка в следственных изоляторах и тюрьмах, о коррупции и зверском отношении со стороны работников ГУФСИН. Он заявил, что и приехал из Москвы этим заниматься. Бороться с бесправием. Обещал ответить на все вопросы, которые я поднял в своих публикациях.
Ждал. Надеялся. Но прошло уже больше трех недель, а воз и ныне там. Накануне отъезда из Ростовского СИЗО-1 в Армавир, в камеру зашел заместитель Кручинина – подполковник Ненахов. Он поинтересовался, устроит ли меня ответ за его подписью. «Ну, звонили из управы и поставили такую задачу». – «А как же, – говорю, – обещанный документ за подписью самого начальника управления Смирнова? Опять будет стрелочник отвечать?». Ненахов пожал плечами. Видимо формальный подход к насущным вопросам жизни заключенных СИЗО-1 так и останется без внимания старших начальников. По крайней мере, до следующей моей публикации или серьезной жалобы со стороны содержащихся под стражей.
И еще об одном: перед тем как отправить меня в спец блок, подполковник Дмитрий Молоков дал команду: все мои вопросы записать помощнику начальника по соблюдению прав человека ГУФСИН, майору Анжелике Кузьменко и утром ему доложить. Не знаю насчет доклада, но именно Анжелика Николаевна ставила задачу подполковнику Ненахову готовить ответ. Когда я об этом узнал, то попросил Ненахова передать Анжелике, что мне бы хотелось узнать мнение самого Смирнова на мои публикации, и я бы хотел с ним встретиться. Надеюсь, что я этого добьюсь.